Министерство культуры Забайкальского края

Купить билет

Драматический театр Забайкальского края
 
 

Комедийный залп читинцев по Иркутску

На излёте театрального сезона в Иркутске с успехом прошли гастроли Забайкальского краевого драматического театра. Спектакли давались на площадке музыкального театра им. Н.М. Загурского, который в мае был в Чите в рамках обменных гастролей. Тогда читинцы с большим воодушевлением встречали у себя яркие постановки иркутян. Теперь столица Приангарья радушно приняла и по достоинству оценила талантливую работу забайкальских артистов.
Читинцы прибыли к берегам Ангары с сочным аккордом из пяти комедий. Самый любимый и востребованный жанр оказался чудо как ко двору во второй половине июня, когда сибирякам так хочется распахнутых одежд и солнечных эмоций. К тому же, комедии, лихо сыгранные гостями, оказались весьма разноплановыми по стилю и тональности, обнаружив широкий диапазон комедийных дарований труппы, показав индивидуальный почерк постановщиков, затронув разные струны в сердцах благодарных поклонников.

С улыбкой нежности
Лирическая пьеса Вадима Бочанова «Бинго» оставила в нас добрые, светлые чувства. В ней нет ни упруго закрученного сюжета, ни острых эпизодов, ни залихватских трюковых мизансцен. Зато есть до боли узнаваемая ситуация измотанной выживанием семьи, где отец изо всех сил старается уйти от роли неудачника, мать надрывается на работе, сын «отбывает» внутреннюю эмиграцию в наушниках, бабка фанатеет от игры в лото, чтобы хоть на короткий час удержать рядом с собой разобщённых домочадцев. И никто не слышит друг друга. Но вот в доме появляется «дурачок» из психушки, долго живший вдали от социума и потому избежавший уроков лицемерия, грубости, предательства и обмана. А главное, он невероятно открыт и чуток, он полон интереса и симпатии к людям, по которым успел наскучаться, устал тосковать. Дружелюбие Кирилла, чьё имя недаром переводится как «солнечный», отогревает захолодевшие было сердца, приручает и сближает разрозненные души. И, что всего драгоценнее, это касается не только персонажей пьесы, но и зрителей, которых тоже захватывает тёплая атмосфера родства. В этой акварельной семейной мелодраме, с нежностью созданной прежним художественным руководителем Забайкальского драмтеатра народным артистом России Николаем Березиным, много места для смеха и острых социальных оценок. И всё-таки главный ингредиент постановки – не юмор, а сквозная тема любви. Главный же исполнитель этой темы – чудесный артист, заслуженный деятель искусств Забайкальского края Алексей Тебеньков. Незабываемый образ «чокнутого» Кирилла он бережно соткал из лёгкой ткани наивности и чистосердечия, комичной несуразности и безграничного доверия. Он умеет быть смешным, оставаясь загадочным, выглядеть нелепым, внушая нежность и уважение.
Семь лет назад, в 2011 году, во время гастролей в Иркутске режиссёр-постановщик спектакля «Бинго» Николай Березин внезапно ушёл из жизни. Мастера с нами нет, а свет его доброго послания светит нам до сих пор. Артисты Читы бережно сохраняют заряженную им энергию сердечности, а наши аплодисменты умножают её снова и снова.

 

Из-под французской пудры
Нетленный шлягер Камолетти «Играем в дружную семью», больше известный как «Ужин по-французски», был в параде комедий вполне ожидаемым. Анекдот про то, как преуспевающий француз Бернард пригласил на время отсутствия жены молоденькую пассию, а потом всё перепуталось, жена не уехала и возникла несусветная чехарда между другом хозяина, хозяйкой, самим Бернаром, его подружкой и вызванной из ресторана поварихой, - из тех искусно заверченных сюжетов, которые, что называется, играют сами себя. Подвижный темпоритм спектакля задаётся сам собой, а без куража на сцене просто нечего делать. Именно так, смело, бойко, размашисто играют читинцы непритязательную, бульварную, но, безусловно, очень ладно скроенную и добротно сшитую комедию французского автора. А зрители в зале вдруг обнаруживают, что, кроме имён персонажей, в ней, в сущности, нет ничего французского, в героях истории мы с лёгкостью узнаём самих себя.
Мотив адюльтера – вечный в мировой литературе. Но если в XIX веке он вырастал до губительного трагизма, а в XX оставался источником болезненных душевных переживаний, то после миллениума прелюбодеяние превратилось в некий бытовой фон, в среду обитания современника, где все друг другу не верны и даже не испытывают по этому поводу угрызений совести.
Камолетти смеётся над этим, не нагнетая моральных оценок, весело иронизируя по поводу злоключений и разочарований незадачливых изменников. Однако режиссёр Зоя Пухлякова решила поправить излишне толерантную позицию драматурга по отношению к своим героям и по-своему распорядилась концовкой пьесы. В её трактовке ловкая субретка из ресторана, которую с блеском исполнила заслуженный деятель искусств Читинской области Светлана Зограф, под занавес произносит обстоятельную характеристику греховодников, в которой досталось, как мы говорим, «всем сестрам – по серьгам». Сообразительная, озорная прислуга, отважно пустившаяся в рискованное, но небезвыгодное приключение со своими нанимателями, весь вечер вызывала в зале искренний одобрительный смех. И вдруг превратилась почти в классную даму, раздающую оценки по поведению. Искромётная комедия положений, так залихватски сыгранная, неожиданно обернулась нравоучительной басней.
Тем не менее, внезапный проповеднический «приступ» режиссёра не помешал зрителям вознаградить артистов бурными аплодисментами за прекрасно проведённые два часа и унести с собой отличное настроение.

 

Коровкин фарс
Сам драматург Александр Коровкин объявляет, что работает в жанре бэдрум фарс, который характеризуется невероятным динамизмом действия, практически исключающим возможность думать о происходящем. Тут уж просто хохочешь и держишься за живот, - ничего другого, как говорится, и «не заказывали».
По пьесе Коровкина «Тётки» режиссёр Забайкальского драмтеатра Зоя Пухлякова поставила спектакль «Авантюристки поневоле» - самый уморительный в программе гастролей. Если в комедии Камолетти постановщик не только нашла, но и усугубила идейный вывод и жизненный урок, то хит Коровкина просто не дал такого шанса.
Текст комедии не является оригинальным, он написан по мотивам голливудского фильма «Мышьяк и старые кружева». Действие перенесено в российскую действительность. Сначала к двум престарелым сёстрам приходит чиновник городской администрации, решивший прибрать к рукам участок под старым домом, расположенный в выгодной части столицы. Он совершенно случайно съедает пирожок с отравой для крыс – и в самых шаржированных конвульсиях (неподражаемая игра артиста Эдуарда Глушкова) падает замертво. Затем начинаются нескончаемые танцы коляски с «трупом» по комнатам дома, тема покушения неправедной власти на собственность сироток-старушек безвозвратно уходит в аут, а на «арене» появляются новые «клоуны» - племянники хозяек. Один – продюсер-неудачник в надежде поправить дела выгодной женитьбой на «мажорной» невесте, другой – сбежавший из колонии рецидивист. Последний скрывает себя под женским обличием. Переодетая квази-красавица возбуждает ревность подруги продюсера, в неё влюбляется безмозглый милиционер, её поведением шокированы благопристойные тётки-отравительницы, - всё это порождает каскад комических ситуаций, которые проносятся перед нами с клиповой быстротой.
Термоядерная сила юмора в спектакле сокрушительна именно потому, что его «интеллектоёмкость» стремится к нулю. Как знаменитый «Мочалкин блюз» Бориса Гребенщикова, Коровкин фарс освежает невероятной лёгкостью содержания и беззастенчивым произволом смеяться «просто так».
И, как оказывается, это горячо приветствуется публикой, которая на спектакле переживала все пароксизмы смеха: от летучей усмешки до оглушительного хохота, улюлюканий и почти рыданий. Что ж, в конце концов, смехотерапию ещё никто не отменял.

 

Болеро со смертью
Главный режиссёр Забайкальского краевого театра драмы Николай Гадомский доверил иркутским театралам первыми оценить свою постановку «Цианистый калий… с молоком или без?» по пьесе испанского литератора и философа Хуана Мильяна. Гадомский признаётся, что рисковал, выбрав для постановки «чёрную комедию». Для столицы Забайкалья это крайняя экзотика. Вот почему соседи решили сперва «протестировать» «Цианистый калий» в нашем театральном городе, впрочем, тоже не слишком искушённом в созерцании чёрных комедий.
Чёрный юмор нередко оценивается как маргинальный, он обескураживает, шокирует, вызывает отторжение. Однако, тот, кто дистанцируется от чёрного юмора, отрывает себя от мощного творческого начала истинно народной смеховой культуры, зародившейся в архаическом празднике, в карнавальной природе, в метафорическом мышлении первобытного человека. Здесь, в карнавале, в скоморошьем глумлении над сакральными понятиями жизни и смерти, во вседозволенности отбрасывать социальные табу, человек проживал ценнейший психический опыт «игрового самоубийства» и тем самым торжествовал над смертью и страданиями.
Для нашего современника, пожалуй, единственным полем, где он может приблизиться к «игровому самоубийству», становится щекотливая зона чёрного юмора. Чёрная комедия приглашает нас в некотором роде погрузиться в мир «дурака», маргинала, социопата, ритуально примерить шкуру циника и бунтаря, ниспровергающего все приличия и ограничения, все иерархические установки и стереотипные клише. В «антиповедении» её «антигероев» упраздняется привычная логика, обретают умозрительное тождество все ключевые оппозиции сознания: земля и небо, жизнь и смерть, добро и зло, истина и ложь, прекрасное и безобразное. Так достигается безграничная свобода и высвобождается огромная психическая энергия для трансцендентного скачка из клетки рационального мышления в беспредельность воображения, где мы всесильны и бессмертны. Но одновременно происходит и выход из зоны комфорта, не всегда безболезненный и безопасный. Таково манящее и пугающее обаяние «чёрной комедии», которая требует от зрителя совсем иного способа восприятия, нежели другие театральные жанры.
Пьеса Мильяна несёт в себе неизъяснимый аромат исконно испанского отношения к смерти, которое сводится не столько к страху, сколько к волнующему любопытству, заинтересованности, даже фривольному флирту. Притяжением, едва ли не вожделением к смерти исполнены традиции корриды и пряные фильмы Альмодовара, шествия на Голгофу во время Страстной недели в испанских городах и потрясающие процессии «едва не умерших» на фестивале Святой Марты – покровительницы воскресших.
В спектакле тема смерти звучит в полную силу с первой же сцены. В семье обывателя Дона Грегорио в захолустной провинции Эстремадур все с нетерпением ждут, когда отправится в мир иной хозяин дома, оглашающий окрестности душераздирающими воплями. Его дочь и внучка мечтают благодаря наследству вырваться на волю и путешествовать. Соседкам не терпится попировать на похоронах. Сын одной из них, вообразивший себя уездным шерлок холмсом, уверен, что ему предстоит громкое расследование, и предсказывает убийство. Дурочке внучатой племяннице просто интересно, как это будет. В дом приезжает племянник хозяйки Энрике с украденной у друга женой. Никто, кроме него, не знает, что в огромном чемодане он возит расчленённый труп своего товарища и неудачливого соперника. Попытка отравить зажившегося деда и гостью с плохой репутацией, в ридикюле которой на её горе хозяйки обнаруживают драгоценности, оборачивается недоразумением: злосчастную чашку кофе выпивает проникнувший в дом Эстремадурский маньяк – охотник на женщин. Дальше карусель сюжета раскручивается ещё стремительней. Подмена трупа, побег воспрянувшего деда к молодой невесте с драгоценностями гостей, тщетные потуги избавиться от расчленёнки, наконец, гибель от того же цианистого калия и «гостеприимных» хозяек – плохих учениц Борджиа, и визитёра-потрошителя Энрике. Все притязания, все жгучие мечты комических злодеев о богатстве и свободе оказываются горькой иллюзией, насмешкой циничной судьбы. Любовница Энрике произносит умилительный монолог о возвращении к мужу, в то время как его останки лежат в огромном чемодане, мимо которого она удаляется со сцены. Итог: зло и счастье – вещи несовместные. Но читается он не как морализаторский лозунг, а как первобытная заповедь, неотвратимая, как сама смерть.
Эту парадоксальную пьесу режиссёр Николай Гадомский решил в стилистике трагикомической буффонады. Будучи автором и художественного оформления спектакля, он нашёл причудливое решение пространства, как бы вывернутого наизнанку: не понятно, во дворе происходит действие или внутри дома, всё странно, нелогично и переменчиво. Красивая жутковатость декораций то и дело освещается вспышками молний и оглашается литаврами грозы. Гротеск и фантасмагоричность прихотливо подчёркивают друг друга. Актёры носят преувеличенные, карикатурные костюмы, демонстрируют гротесковую пластику, доходящую до откровенной клоунады, не жалеют красок в интонациях. Но, наряду со всем этим, не забывают по-настоящему переживать подлинные эмоции в лучших традициях психологического театра. Это слияние несоединимых, казалось бы, ингредиентов и составляет особую, неотразимую магию постановки, где всё смешалось: сверхъестественное и одиозное, ирония и трагизм, яркие спецэффекты и горькие прозрения.

 

Умерщвление павлина
Рядом с авангардистским сюром испанца на афише гастролей прекрасно ужился и вечный мольеровский «Тартюф». Опаска «нафталинового» привкуса, по-видимому, удержала некоторых зрителей от встречи с нетленным героем, родившимся три с половиной столетия назад, публики на спектакле было обидно немного. Что ж, скептики, как нам кажется, обокрали сами себя. На наш взгляд, именно «Тартюф» в постановке Николая Гадомского – лучшая комедия из всех, что были предложены нашему вниманию.
Спектакль покорил с самой первой сцены, которая целиком является плодом фантазии режиссёра. Мы видим изумительного Павлина, задумчиво зябнущего под дождём под знакомую мелодию французского шансона. Эта волшебная птица в изысканном исполнении артиста-мима Эдуарда Глушкова пребывает в поэтическом настроении, где лёгкая грусть перемешана с беззащитностью и ожиданием несчастья. Её осторожные жесты вызывают и улыбку, и невольное участие. Мы настраиваемся на серьёзное, не поверхностное переживание, мы раскрываем сердца для всего, что нам предстоит увидеть и услышать.
Образ любимого Павлина Оргона – остроумнейшая находка постановщика. Этот пернатый персонаж – не что иное как воплощённое эго хозяина, для которого имидж превыше всего. Ведь имиджа ради он обзаводится святошей, на которых нынче большая мода в Париже. Павлин в спектакле – символ кажущихся добродетелей – даже не смешон, и уж ни в коем случае не порочен. Он уязвим и жалобен, он обречён. За ним всё время охотится служанка матери Оргона, его гоняет, лишая покоя, целая свора преследователей. Наконец, незадолго до финала он умирает от необъяснимой тоски на руках у своего благодетеля, разорённого и оклеветанного Тартюфом. Грусть Павлина, его чувствительность и наивность уводят нас от пародийного восприятия комедии, от жёстких и беспощадных оценок. И приглашает вникнуть в этот уже канонический сюжет с непредвзятым вниманием и чуткостью, чтобы увидеть в нём что-то сокровенное, интимное, лично нас касающееся.
Именно так спектакль читинцев становится местами совсем не смешным, хотя и смеха, сверкающего, раскрепощённого, в нём достаточно. Искренний смех и большое зрительское удовольствие дарят нам прекрасные актёрские работы. Заслуженная артистка России Екатерина Рябова в роли госпожи Пернель – настоящая злобная старуха, пропитавшаяся ханжеством до корней волос. Невероятно живая и отважная горничная Дорина у Юлии Просянниковой – воплощение народного жизнелюбия и здравомыслия. Воинствующий сын Оргона Дамис в исполнении Алексея Плетнёва горяч, петушист и несуразен. Алексей Терёхин в облике Валера, влюблённого в Марианну, вообще, что называется, шут гороховый. Эльмира Елены Зориной – воплощение соблазна. Никто не претендует на безгрешность, которая, в сущности, противоестественна. Только легковерный Оргон – заслуженный деятель искусств Забайкальского края Алексей Тебеньков – её превозносит и отстаивает в лице Тартюфа. Оргон поначалу находится в плену искренних заблуждений, а затем, растоптанный и обездоленный своим вероломным протеже, вызывает безусловное сочувствие. Перед нами живой человек, к которому нагрянули судебные приставы, чтобы отнять имущество, доверенное ловкому мошеннику. Ну, разве не актуальная картина в наши дни?
Самая мощная партия в этой опере о пагубе иллюзий, конечно, партия Тартюфа. Заслуженный артист России Алексей Заинчковский в личине фарисея архетипически рельефен и человечески достоверен. Он, если и смешон, то лишь эпизодически. Его иезуитская логика, ловкие манипуляторские трюки, беспредельный цинизм приводят в ужас. Его Тартюф – не просто двуличный обманщик, он – моральный экстремист, человеконенавистник и деспот. Его цель – не только благополучие и стяжательство, он жаждет безграничной власти над людьми, жаждет возвышаться над ними и попирать их по праву своей фальшивой праведности. У него есть прочные связи с судом и полицией, надёжная протекция при дворе. Это не отдельный аферист, а собирательный образ целого теневого класса паразитов, искусно спекулирующих высокими идеями.
Спектакль венчается разоблачением и арестом Тартюфа, но ощущение угрозы остаётся, и тень усопшего Павлина безмолвно следует за нами, зябко поёживаясь от неуютных догадок.

Парад комедий, который устроили для нас талантливые соседи, окончен. Он не только зарядил нас весельем и ощущением праздника, но и разбудил серьёзные размышления. Радуга из пяти весёлых пьес показала нам всё богатство спектра любимого жанра, всю широту его эмоциональных и умозрительных возможностей. Яркий отблеск этого театрального праздника остался в наших зрительских сердцах.

 

Автор: Марина Рыбак (Иркутск)

Источник: "Культура Забайкалья" (август 2018 г.)

Добавить комментарий